– Тебе нравится?
– Ну конечно, – сказала она. – Здесь прелестно.
Это «прелестно» доконало его. Недаром, значит, она молчит и не тянется к нему, и руки у нее холодные, и смотрит она куда-то в сторону. Нет, Натали уже не любит его. Не зря он так тревожился в эти три дня мучительного ожидания, разворачивая и бросая на пол газеты, снимая и тотчас же вешая трубку телефона, да, все это были верные симптомы. Опять он останется один, она уедет, бросит его. Он отвернулся от Натали, подошел к окну. Уже наступила ночь, но на улицах еще было по-летнему оживленно.
– Жиль! – окликнула его Натали.
Он обернулся. Она лежала на постели, сбросив с ног туфли. Нет, сегодня она еще не уедет, она проведет вечер, проведет и ночь со своим «ненаглядным», будет называть его «любовь моя», а утром все скажет ему и уедет. Конечно, она честная женщина, но ведь есть условия жизни, от которых трудно отказаться. В душе Жиля вспыхнуло негодование, он отошел от окна и сел на край постели. Как хороша была Натали в эту минуту – усталая, рассеянная и чуть-чуть презрительная. Он любил ее.
– Ты звала меня?
Она с удивлением посмотрела на него, протянула руку. Он схватил на лету эту холодную руку, сжал ее.
– Ты хочешь подарить мне последнюю ночь? Она слегка приподнялась. Он продолжал:
– А завтра ты мне скажешь, что не можешь так жестоко поступить с Франсуа, нарушить все его привычки и так далее, и уедешь. Верно?
Преисполнившись гнева, он ждал, что она растеряется под ударом истины и смутится, пораженная его интуицией. Но она только пристально смотрела на него, и вдруг он увидел, как эти широко раскрытые глаза наполнились слезами, хотя ни один мус-кул не дрогнул на ее лице, и тогда Жиль понял, что ошибся. Со стыдом и чувством облегчения он бросился на постель рядом с нею и уткнулся головою ей в плечо. Говорить он не мог. Тогда она прошептала:
– Боже мой. Жиль, какой ты эгоист!
– Я так испугался, – ответил он. – Эти три дня!.. Да еще и теперь… Ты никогда не уедешь от меня?
Наступило короткое молчание. Потом послышался голос Натали, наконец-то ее обычный, ласковый и насмешливый голос.
– Нет, – сказала она. – Разве только ты сам об этом попросишь.
– Мне этого не перенести! – сказал он. – Я сейчас это понял.
Он не шевелился. Он вновь вдыхал ее аромат, знакомый аромат, так тесно связанный в его воспоминаниях с зеленью лугов, со свежей травой, с пустой чердачной комнатой. Ему казалось странным, почти кощунственным вдыхать его здесь, в этой городской спальне, где перебывало столько женщин, где еще недавно жила Элоиза. Он видел и не узнавал эту комнату сквозь облако чудесного аромата да еще отгороженную от него плечом Натали. Он чувствовал себя тут чужим, как и эта перепуганная женщина; с таким же успехом они могли бы находиться в номере гостиницы, как бесприютные любовники, о которых поет Пиаф. Но ведь теперь он соединил свою судьбу с судьбою Натали, они у себя дома. Откуда же это смятение? Отчего так щемит сердце? И это не был панический страх, как в прошлые дни, не гнев и не огорчение, а что-то более глубокое, еще ему неведомое, что-то вроде предчувствия грозы.
Он приближался к Натали, шептал ей слова любви и нежности, даже стонал. Ладони Натали лежали на его затылке, она дышала ровно, тихо, и вдруг он понял, что она спит. Он поднялся, достал из холодильника бутылку шампанского, налил себе бокал и, возвратившись с ним в спальню, встал в изножии кровати. Лицо Натали было доверчивым, усталым, кротким. Он высоко поднял бокал, поклялся в душе, что никогда, никогда не причинит ей зла, и выпил залпом холодное шампанское. И тотчас ему вспомнилось, как он вот так же одним духом выпил кружку теплого пива в кафе, когда они сидели там с Жаном, и Жиль внезапно признался ему, что любит эту женщину. Было это месяц
– нет, десять лет назад. А теперь она у него в доме, она принадлежит ему, он выиграл. И он не мог сдержать усмешки. Усмешки над своей прежней слепотой, над своим упорством, над своими представлениями об ответственности, над своим сумасбродством, над своими победами.
– Я еще ничего не сообщил тебе об Элоизе, – смеясь сказал Жан. – Полагаю, он докладывал вам о бедняжке Элоизе?
Натали улыбнулась и покачала головой. Они сидели втроем за столиком в маленьком ресторанчике на набережной; Жан и Натали, казалось, понравились друг другу. Жиль был очень доволен.
– А я был уверен, что он рассказывал вам о ней. Ведь Жиль не способен молчать. Единственный раз он попробовал это сделать, когда речь шла о вас. Тут-то я и понял, что он вас любит. В чем и заставил его сознаться. Ну, уж об этом он вам наверняка не рассказывал.
– Ну, довольно, хватит, – сказал Жиль.
Но он не мог сдержать блаженной улыбки. Разумеется, в удовольствии, которое он сейчас испытывал, было что-то мальчишеское, но, право, удивительно приятно слышать, как твой закадычный друг и твоя любовница ласково подтрунивают над тобой. А ты как бы немного в стороне, словно некий любопытный, хрупкий и неуловимый предмет разговора, но постепенно приходишь к мысли, что этот предмет ты сам и есть, что это они тебя описывают, и сразу сознаешь свое значение и их любовь.
– Ну что ж, я сейчас разочарую тебя. Элоиза сделала умо-помрачительную карьеру – стала любовницей фотографа номер один в журнале «Вог», и все у нее идет хорошо. Посмотрите-ка на него, Натали: он действительно разочарован. Ему хотелось бы, чтобы женщины оплакивали его всю жизнь.
– Плевать мне на них! – воскликнул Жиль.
– На твоем месте я бы сказал– то же самое, – согласился с ним Жан и, наклонившись, поцеловал руку Натали.