Немного солнца в холодной воде - Страница 44

– Потому что сам ты вялый и неустойчивый, – ласково сказал Жан.

– Если хочешь, да. Может быть, я последняя сволочь, но, право же, бывают минуты, когда я дорого дал бы за то, чтобы не представать перед ее судом. И быть, как прежде, одиноким.

Ему следовало бы, ради точности, добавить, что он не может и помыслить себе жизни без нее. Но в порыве гордости и самодовольства по поводу своей удачной статьи и всеобщего одобрения, видя явное сочувствие Жана, он избавил себя от этого признания.

– Может быть, тебе следует все это объяснить ей, – сказал Жан и умолк.

Жиль обернулся. В дверях спальни стояла Натали. Она казалась спокойной. Нет, глаза у нее были светлее, чем обычно. А дверь была закрыта, когда они пришли?

– Добрый вечер,-сказал Жан.

И поднялся с места. Он тоже немного побледнел.

– Вы тут беседовали? – сказала Натали. – Агентство сегодня днем закрыто, и я этим воспользовалась, чтобы немного поспать.

– Я… Ты спала? – в отчаянии лепетал Жиль.

– Только что проснулась. И сейчас покину вас: мне надо кое-что купить.

– Да останься же, – торопливо проговорил Жиль, – останься. Мы с Жаном как раз говорили о моей статье, которую я вчера прочитал тебе.

– Хорошая статья, верно?-сказала она Жану.-Нет, остаться я не могу. Право, мне надо идти. – И, улыбнувшись им, она ушла.

Они медленно опустились в кресла.

– Ах, дьявол!-выругался Жиль.-Ах, дьявол!.. Как по-твоему, она…

– Нет, не думаю,-ответил Жан. – Мне кажется, дверь была закрыта. Во всяком случае, ты не сказал ничего ужасного. Только то, что иногда тебе бывает муторно. Каждой женщине это знакомо.

– Нет, это ужасно. Даже очень. Как ты не понимаешь? – крикнул он.-Ужасно, что я говорил вот так о моих отношениях с ней, да еще тебе…

– Что значит-«да еще тебе»? Чем я провинился?

– Ничем, – ответил Жиль. – Сейчас не время обижаться.

– Послушай меня, давай допьем кальвадос и подождем немного. Вечером она закатит тебе бурную сцену – это худшее, что тебя ждет, но ведь ты уже привык к этому.

– Нет, – задумчиво сказал Жиль, – нет, не привык. Время шло и как будто не шло. Жиль едва слышал, что говорил Жан, – он подстерегал шаги на лестнице. Уже час ее нет, уже полтора часа. А ведь она терпеть не могла бегать по магазинам, не может быть, чтобы она ушла за покупками. На всякий случай он позвонил Гарнье, но тот не видел Натали. В пять часов ему стало совершенно ясно, что она на вокзале – сейчас сядет в поезд и поедет назад в Лимож. Он бросил Жана и помчался на вокзал, пробежал по всем вагонам и не нашел Натали. Другого поезда по расписанию не было, самолета на Лимож в этот день тоже не было. В шесть часов поезд отошел без него и без нее. На вокзале ее тоже не было. Он помчался обратно и чуть не взвыл от бешенства, попав в «пробку»… Может быть, Натали дома? Может быть, она ничего не слышала? Было уже почти семь часов вечера, когда он отпер дверь своей квартиры. Там было пусто, на столе лежала записка от Жана: «Не волнуйся ты! Хочешь, приходи к нам ужинать». Да что, Жан с ума сошел, что ли? Оставалось только одно– ждать, а для Жиля это было самым невыносимым. А может быть, она у своей уродины подруги? Он бросился к телефону. Нет, у подруги ее не было. Нет, погоди, пусть только вернется, он тоже даст ей две пощечины. Она правильно поступила в то утро, когда он пришел после пьянки. Но разве она станет сознательно пугать его и мучить – это на нее не похоже. Она уважает людей. Он сел в кресло, но даже и не пытался читать газету. В голове была гудящая пустота. В полночь зазвонил телефон.

Доктор был низенький и рыжий, с мускулистыми волосатыми руками. Странно, что у рыжих даже на фалангах пальцев растет пух. Доктор смотрел на него безразличным взглядом, в глазах его не было ни осуждения, ни сочувствия – Жиль часто замечал такой взгляд у врачей в больницах. Натали нашли в половине двенадцатого. Ровно в четыре она сняла номер в гостинице, сказала, что очень утомилась и просит разбудить ее завтра в двенадцать дня, а сама приняла огромную дозу гарденала. Около одиннадцати часов вернулся к себе сосед и сквозь стену услышал ее хрип. Она оставила записку Жилю, и после оказания ей первой помощи ему позвонили. Надежды на то, что она выживет, очень мало. Организм, разумеется, восстал против смерти, борется, но сердце, должно быть, не выдержит.

– Можно мне ее увидеть? – спросил Жиль. Он еле стоял на ногах. Все это казалось нелепым кошмаром. Врач пожал плечами.

– Если хотите.

Она лежала полуобнаженная, и кругом были какие-то трубки. Что-то незнакомое искажало ее лицо. Он видел, как у нее на шее бьется синяя жилка, вспомнил, как быстро билась эта жилка в часы любви, и его охватило смутное чувство негодования. Она не имела права так поступать, отнять навсегда у него себя, такую прекрасную, полную жизни, такую любимую, она не имела права даже пытаться бежать от него. Ко лбу Натали прилипли мокрые от пота пряди потемневших волос, руки шевелились на одеяле. Сидевшая у постели медицинская сестра бросила на врача вопрошающий взгляд.

– Сердце слабеет, доктор.

– Ступайте отсюда, друг, я сейчас выйду к вам. Вы здесь не нужны.

Жиль вышел, прислонился к стене. В конце коридора было окно, и видно было, что там еще темнота, что над этим неумолимым городом еще простирается ночь. Жиль сунул руку в карман, нащупал какую-то бумагу, машинально достал ее. Это было письмо Натали: он развернул его и не сразу понял слова, которые прочел: «Ты тут ни при чем, мой дорогой. Я всегда была немного экзальтированная и никогда никого не любила, кроме тебя».

Вместо подписи она поставила, немного криво, большую букву «Н». Он положил записку в карман. Куда же он дел сигареты? А Натали? Ведь тут рядом Натали, куда же, куда он дел Натали? Из палаты вышел врач – он действительно был безобразно рыжий.